«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 4. Тучи над городом встали. Главы 9-10 / 21 Июня 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

К 21 июня 1918 года крупные силы белых и шедшие на соединение с ними казаки атамана Дутова подошли к Уфе. Объединившись там, они повернули на Ставрополь, обстреляли его лёгкой артиллерией и заняли город. Устроив в Ставрополе базу, белые направились на Сызрань и вновь захватили её. Муравьёву, правда, удалось на время отбросить их, однако успех был кратковременным и, в конце концов, город остался в руках белых (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 34–35). А в Симбирске тем временем текла повседневная, хотя и тревожная, но пока ещё тыловая жизнь.

Во исполнение приказа Высшей военной инспекции от 19 июня, губисполком, скрепя сердце, распустил-таки губернский Военно-революционный штаб. Хотя не то чтобы совсем уж распустил, а, скорее, реорганизовал, частично влив его в состав штаба Симбирской группы войск. Так, т. Иванову поручалось назначить т. Шеленшкевича заведующим транспортом группы войск с подчинением ему всех органов железнодорожного и водного сообщения (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 5), т. С. Измайлова – вторым губернским военным комиссаром, а т. Першина – временно исполняющим должность военного комиссара (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 72а. Л. 23). То есть к двум комендантами теперь прибавилось ещё и сразу три военкома! Вполне возможно, что в этих управленческих решениях была какая-то практическая польза для обороны города. Однако дальнейшие катастрофические события пока не позволяют её обнаружить.

30 июня было, наконец, исполнено и указание Центра о переименовании губернского комиссариата внутренних дел, а также вообще всех местных комиссариатов в отделы управления (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 72а. Л. 21).

Занялись наведением порядка и в губернской «правоохранительной» системе. В частности, провели «судебную реформу». Она состояла в том, что членами окружного Народного суда утвердили тт. Гроутера, Саранского, Пашкевича, Сущевича, Деметьева и Щеткина. А также, с учётом военного времени, организовали военно-полевой суд, избрав в его состав от исполкома т. С. Измайлова Возможно, внимание к судебным и следственным органам связано с тем, что примерно в это же время в Симбирске была раскрыта очередная подпольная белогвардейская организация, после чего, по мнению членов исполкома, контрреволюционных выступлений в городе можно было не опасаться. Зато вызвала опасения сама Чрезвычайная следственная комиссия, где вдруг обнаружились неорганизованность и внутренний беспорядок. Случались даже кражи конфискованных вещей и денег!

В итоге комиссию, как несоответствующую своему назначению, распустили и сформировали заново, включив в неё пятерых представителей Симбирского губисполкома: т. Левина (председатель), Стумбар (товарищ председателя) и членов Иванова, Вьюгина, Белоусова,

а также трёх – от самарского: Лотова, Анжелева и Хлебникова. Плюс одного кандидата – Галактионова. Отныне Чрезвычайно-следственная комиссия именовалась Комиссией Средне-Волжского района Симбирской и Самарской губерний (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 34–35). Последнее обстоятельство наводит на мысль о том, что внезапно вскрывшиеся злоупотребления в ЧСК стали всего лишь поводом для её переформатирования с учётом интересов самарских товарищей, с потерей своего города оставшихся не у дел.

Разумеется, не обошлось в те горячие дни и без склоки. Не столь масштабной и шумной, какие умел затевать товарищ Солонко, но всё же. В отсутствие убывшего в столицу чрезвычайного комиссара инициативу в этом вопросе проявил бывший губернский комиссар по внутренним делам Крымов. Михаил Дмитриевич заявил, что до него дошли слухи, будто исполком надумал исключить его из своего состава. Ему объяснили, что такого решения пока нет, но оно непременно состоится, если Крымов не вернётся окончательно в Симбирск. В процессе коротких прений Варейкис предложил для разбора дела выбрать партийный суд, однако Швер посчитал, что нечего тут бюрократию разводить, а просто исключить Крымова из партии. Как говорится, без суда (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 39, 40) и следствия.

Видимо, эти предложения товарищей так задели старого большевика, что в автобиографии, написанной уже в 50-е годы ХХ века, он назвал «лидера меньшевизма Швер – сына Симбирского аптекаря» главным тормозом в своих начинаниях «по советизации Симбирской губернии, а также и созданию организации войск для Восточного фронта в период восстания чехословацких войск».

И зачислил его в «охвостья, возглавляемые секретарем Обкома Варейкисом» (ГАНИУО. Ф. 57А. Оп. 2. Д. 630. Л. 13а). Предложения, выдвинутые «охвостьем», Крымов, разумеется, категорически отверг, заявив, что решению местного партсуда он подчиняться не будет, а разберёт дело в ЦК. В конце концов, постановили поручить комитету партии разработать доклад о деятельности т. Крымова и представить на обсуждение общего собрания, а сейчас закрыть таковое ввиду позднего времени (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 39, 40, 41).

С тем и разошлись.

Между тем, «на Сенгилеевском направлении противник на 4 пароходах пытался высадить десант в районе Климовки. Нашим огнём противник отброшен, десант не допущен. На Мелекесском направлении в районе Троицкое–Ташла летал неприятельский аэроплан. Сброшено 2 бомбы.

Во время разведки в Ставропольском направлении убит командир отряда 1 черноморского полка Рено-Пащенко» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 149. Л. 10).

Фронт неумолимо приближался и хочешь – не хочешь, а приходилось заниматься и военными делами. Так, 5 июля Губернская мобилизационная комиссия объявила о принудительном направлении буржуев на тыловые работы, предупредив, что в случае неявки на приёмный пункт граждан, подлежащих мобилизации, будут приняты меры к доставке не явившихся под конвоем (Правда. 1918. № 138. 7 июля).

Снова возник вопрос о призыве на фронт симбирских коммунистов. Горячие споры по этому поводу разгорелись на общем собрании парторганизации 29 июня. Одни (в лице т. Малаховского), считали, что встать под ружьё должны все товарищи без различия занимаемых ими постов. Противоположной точки зрения придерживались тт. Коновалов и Каучуковский. По их мнению, ответственные работники должны были остаться на своих местах, «ибо нельзя разрушать еще не налаженного государственного аппарата», что, в общем-то, вполне разумно. Резолюция, принятая по итогам обсуждения, получилась компромиссной. Она гласила: «Партия коммунистов находит, что для защиты революции должны быть привлечены все годные по здоровью рабочие и крестьяне, никакие отсрочки недопустимы.

Временные отсрочки допускать в крайне исключительных случаях, причем фамилии освобожденных должны печататься в газетах с мотивировкой отсрочки. Комиссарам вменить в обязанность всех призываемых освободить от должностей. Партийным работникам вменить в обязанность, будучи среди армии, приложить все усилия, чтобы контрреволюционеры не использовали темные силы против Советской власти. Обратили бы свои силы для агитации среди армии» (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 41). То есть прямого указания на освобождение ответственных товарищей от мобилизации как бы и не было. Но и однозначное утверждение о том, что они подлежат призыву наравне с прочими, так же отсутствовало. В общем, как сейчас говорят, на усмотрение.

Во исполнение принятого решения с 3 июля возобновлялись занятия по военному искусству, в которых обязаны были участвовать все без исключения члены партии. Уклонившимся без уважительных причин грозило немедленное (в трёхдневный срок) исключение из партии и увольнение с занимаемой должности в советском учреждении. Занятия проходили ежедневно с 7 до 10 часов (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 4. Л. 146).

Однако, вопреки устоявшейся легенде, коммунисты, во всяком случае, симбирские, не спешили вставать на защиту социалистического отечества. Спустя неделю после решения о мобилизации на очередном партсобрании пришлось констатировать, что «в формируемый коммунистический отряд люди не идут».

Причиной этого выступавшие называли несознательность и шкурничество «примазавшегося элемента» (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л. 34). Об этом, в частности, говорил т. Каучуковский, отмечавший бессознательность партийцев и шкурничество примазавшихся членов. Варейкис предлагал избавиться от таковых, изгнав их из партийных рядов, чтобы из оставшихся создать верное боевое ядро (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 47). В конце концов, сформировать отряд всё же удалось. Кроме симбирских коммунистов, в него вошли 57 рабочих заволжского завода, 17 человек с Волго-Бугульминской железной дороги и 50 работников бывшей Шиловской фабрики. Из эвакуированных военнопленных, находившихся в Симбирске, была организована отдельная рота латышских стрелков численностью свыше 100 человек (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 167, 168).

По постановлению губкома и военной организация партийные отряды создавались и в губернии. Всем уездным совдепам предписывалось мобилизовать всех членов партии и регулярно телеграфом сообщать в губком о количестве мобилизованных. Постановление передали также во все волостные и деревенские ячейки (ГАНИУО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 4. Л. 158). Хотя как раз сельским-то большевикам было чем заняться. 13 июня ВЦИК издал Декрет об организации комбедов (Жукова, Л. В., Кацва, Л. А. История России в датах. С. 157) – комитетов сельской бедноты, задуманных как опора диктатуры пролетариата в деревне. Комбеды распределяли хлеб, предметы первой необходимости и сельскохозяйственные орудия, оказывали содействие продовольственным органам в изъятии хлебных излишков у кулаков и т. .д. Согласно декрету, местные Советы учреждали волостные и сельские комбеды, правом избрания которых и в которые обладали деревенские жители «за исключением заведомых кулаков и богатеев», то есть включая середняков (Комитет бедноты : статья из БСЭ 1969–1978 гг. // Наука. Искусство. Величие : сайт. URL: (дата обращения: 01.09.2021)). В Симбирскую губернию это взрывоопасное новшество пришло 27 июня, когда губисполком призывал «всю бедноту города и деревни энергично приняться за борьбу с голодом, охватившим северные губернии, для чего Губисполком находит необходимым немедленное проведение декрета от 13 июня с. г. по продовольствию, организации комитетов бедноты для борьбы с кулачеством. Губисполком призывает всех рабочих и беднейших крестьян формировать продовольственные отряды и направлять таковые в Губисполком для формирования, обмундирования и снаряжения таковых и распределения по волостям, нуждающимся в вооруженной силе» (ГАУО. Ф. 386. Оп. 1. Д. 3. Л. 421).

Однако претворение декрета в жизнь тормозилась «отсутствием надежных и честных сотрудников и сил». По мнению председателя ЧК Левина, высказанному им на заседании комитета коммунистов (большевиков) 28 июня, для исполнения принятых решений и преодоления сопротивления кулаков необходимо было «создать специальный корпус для охраны Советской власти (внутри) из коммунистов и рабочих, дабы была постоянная надёжная сила для борьбы с провокаторами и контрреволюционерами».

А член исполкома Фрейман, согласившись с чекистом, высказался ещё и за беспощадный террор против лиц, позорящих и подрывающих Советскую власть, что собранием было горячо поддержано (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 39, 40).

Между тем, деревенская беднота пребывала в состоянии подавленным, а кулаки, очевидно, воодушевлённые успехами белых, напротив, воспрянули духом и организовывались. Причём способствовали этому не только победы белых, но и сама советская власть, по собственному признанию её представителей озлоблявшая население и восстанавливавшая деревню против себя незаконными реквизициями и другими подобными действиями (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 39, 47). Деревня отвечала восстаниями и беспорядками. Очередные вспыхнули в начале июля в селе Шумовка. Для ликвидации «инцидента» Варейкис предложил выслать туда отряд с броневиком и пулемётами (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л. 34). Это был своеобразный «второй фронт» в советском тылу. А первый успешно разворачивался сразу в нескольких направлениях: по железным дорогам – от Инзы и Пензы, по Волге – от Сызрани через Тереньгу на Симбирск, от Мелекеса на Ставрополь и от Бугульмы на юг. На инзенском и пензенском направлениях продвижение противника пока удавалось сдерживать. На бугульминском были его попытки наступать у станции Дымки. Сначала красные их отбили, но потом вынуждены были отступить. Для исправления положения были посланы подкрепления. Как и в Новодевичье, где под натиском белых тоже пришлось отойти. А в сводках с фронтов среди причин неудач Красной Армии по-прежнему указывалась неорганизованность её войск (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 47). Преодолеть этот порок пока никак не удавалось.

Глава 10. Когда свои страшнее неприятеля

Приказом № 12 по войскам симбирской группы от 24 июня «для сведения и прочтения во всех отрядах» была объявлена телеграмма нового Главнокомандующего фронтом. В ней Муравьёв сообщал об учреждении Реввоеновета для борьбы с чехословаками и контрреволюцией, о своём назначении Главнокомандующим всеми силами, действующими против восставших контрреволюционеров и о вступлении в эту должность с 18 июня. Ну, а дальше главком сорвался в обычную для него патетику: «Как всегда призываю вас, крестьяне и рабочие, солдаты и матросы, беспощадно бороться за свою власть, которую хотят отнять у вас помещики и капиталисты, чтобы вернуть себе обратно землю и Волю, как они сделали на Украине, в Финляндии, на Кавказе и в Польше.

Не скрою свое впечатление, что нет уже у вас такой бывшей энергии и порыва. Призываю вас воспрянуть духом и снова, как один человек встать на защиту революции, ея завоеваний. Все спешите под красные знамена социалистического отечества, чтобы дать страшный отпор империалистам всего мира, посылающим свои полки, чтобы задушить Великую социалистическую революцию. А наш девиз: «Смелость, смелость и еще раз смелость». Вперед!» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 5).

Видимо, в подражание вышестоящему начальству стал расцвечивать свои приказы «высоким штилем» и ранее не замеченный в этом начальник Симбирской группы войск. Причём даже там, где гораздо уместнее был бы шершавый и жёсткий язык дисциплинарного устава, а то и Уголовного кодекса (которого, впрочем, тогда ещё не было). Даже гражданские власти общались с населением именно в таком, довольно жёстком стиле, завершая практически каждое своё сообщение или обязательное постановление грозным обещанием придать виновных в неисполнении или неповиновении «суду революционного трибунала», да ещё и «по законам военного времени». Военное же командование, во всяком случае, в Симбирске, в подобных ситуациях пока старалось больше напирать на революционную совесть, пролетарскую сознательность и прочие интересы трудового народа. Вот, например, приказ № 13 по войскам группы от 25 июня 1918 года. Речь в нём идёт о положении, мягко говоря, ненормальном, если не угрожающем. Впрочем, судите сами: «В виду событий чрезвычайной важности, когда город находится в осадном положении и когда от каждого представителя революционной власти требуется максимум сознательной тактики и добросовестного исполнения революционного долга, особенно при охране общественного порядка в городе, мною установлено, как факт обычного явления БЕСПОРЯДОЧНАЯ СТРЕЛЬБА НА УЛИЦАХ (выделено в тексте – В. М.). Осадное положение в городе введено для поддержания строгого порядка, для того, чтобы преступный элемент не нарушал общественного спокойствия грабежами и насилиями. И осадное положение является для них предостережением, что всякая злонамеренная попытка, а также противодействие или неподчинение военным властям будут подавляться самыми решительными мерами. Между тем, ЧАСТАЯ СТЕЛЬБА В ГОРОДЕ не вызывается необходимостью, а является преступным отношением к своему долгу лиц, на которых возлагается ответственность за поддержание порядка в городе. Часто на улицах города после 10 часов вечера появляются пьяные красноармейцы и производят беспорядочную стрельбу в воздух.

Предупреждаю, что в настоящее время, когда Рабоче-Крестьянской Революции угрожает опасность от контрреволюционеров, когда враги трудового народа хотят восстановить власть буржуазии, у нас среди частей Красной Армии затесались лица явно преступные, халатно относящиеся к своим обязанностям и исключительно отстаивающие свои шкурные интересы, что считаю совершенно нетерпимым и призываю всех сознательных красноармейцев выбрасывать такой элемент из своей революционной среды. Так преступникам тунеядцам, лентяям нет и быть не может места среди красной армии и все они будут предаваться Военно-Полевому суду.

Товарищи! От имени Главнокомандующего всеми фронтами товарища МУРАВЬЕВА приветствую все революционные части вверенной мне группы войск и призываю все части к дисциплине, жду от частей Красной Армии революционного геройства.

Товарищи! Вы должны помнить первые дни нашей Великой Революции, помните славные октябрьские дни, когда рабочие и крестьяне могучим порывом смели власть буржуазии и установили истинную народную власть СОВЕТОВ. Только при таких условиях, только тогда, когда мы будем такими же, как были в Октябре, мы можем победить наших заклятых врагов и закрепить за собой право социальной революции.

Приказ этот прочесть во всех отрядах, эскадронах, ротах и батареях частей войск Социалистической Красной Армии.

Командующий Симбирской группой войск, Симбирский Губернский военный комиссар К. Иванов» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 5).

Нелишне напомнить, что аналогичная проблема стояла перед командованием гарнизона ещё на заре формирования Красной Армии – в марте. Тогда тоже приходилось «к прискорбию констатировать факты появления на улицах города в нетрезвом виде и вооруженных винтовками красноармейцев» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 19 об, 20). Прошло три месяца.

Город стал прифронтовым, а Красная Армия – реально воюющей. Но порядка в её рядах, увы, не прибавилось. Скорее наоборот: теперь в Симбирске гремела не только ружейная стрельба, но и бухали взрывы. Это революционные матросы и солдаты – латыши… глушили рыбу в Свияге. Проблема приняла столь масштабный характер, что на неё пришлось обратить внимание лично командующему группы войск. Изданный им по этому поводу приказ выдержан уже в более жёстких тонах: «Не говоря уже о варварском способе уничтожения рыбы, из коей только десятая часть вылавливается, а остальных девять десятых опадают на дно, разлагаются и заражают речную воду, что, несомненно, представляет грозную опасность для города в виду наличия холерной эпидемии, я совершенно не могу понять, как допускается произвольная трата так дорого стоящих теперь снарядов и бомб.

Объяснить это можно только халатностью надзора за народным достоянием в войсковых частях. Всем начальникам войсковых частей Симбирского гарнизона и особенно командиру 1-го Латышского стрелкового полка, призываю разъяснить вверенным частям недопустимость подобного явления, причем предворяю, что если с выходом настоящего приказа не прекратиться глушение рыбы, будет продолжаться хищение дорогих снарядов, я вынужден буду предать суду начальствующих лиц за слабость надзора за народным хозяйством, а непосредственных виновников, как хищников и воров, расстрелять на месте» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 4).

Впрочем, опасности подвергалась не только речная рыба, но и… железнодорожные рабочие, которые категорически отказывались выходить на работу из-за постоянных обстрелов. Нет, не со стороны притаившейся в засадах «контры». В путейцев палили бойцы родной, Рабоче-крестьянской армии – огонь по живым мишеням, смеха ради, вели из эшелонов, в которых ехали красноармейские части. Пришлось издавать приказ и по этому поводу, чтобы прекратить, наконец, «всякую беспричинную стрельбу, особенно на железнодорожном пути, где таковая угрожает жизни рабочих...».

Всех виновных предписывалось предавать Революционному суду (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 4).

Вообще воинские эшелоны того времени – особая тема. В первые месяцы гражданской войны они превратились в этакие вооружённые кочевые таборы со своим специфическим укладом вагонной жизни. Бывший политкомиссар артдивизона Симбирской железной дивизии Н. Г. Самойлов вспоминал: «Когда я прибыл в артиллерийский дивизион, то не увидел здесь ничего похожего на воинскую часть. Все люди помещались в вагонах эшелона.

У командного состава из бывших офицеров были с собой жены, и даже домашняя прислуга, и множество всякого домашнего скарба. Дисциплины не было» (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 233–235).

А вот, что писал по этому поводу командующий Первой революционной армией М. Н. Тухачевский: «Сами части, почти все без исключения, жили в эшелонах и вели так называемую «эшелонную войну». Эти отряды представляли собой единицы чрезвычайно

спаянные, с боевыми традициями, несмотря на короткое свое существование. Но и начальник, и красноармейцы страдали необычайным эгоцентризмом. Операции или бой они признавали лишь постольку, поскольку участие в них было обеспечено всевозможными удобствами и безопасностью.

Ни о какой серьезной дисциплине не было и речи. Эти отряды, вылезая из вагонов, непосредственно и смело вступали в бой, но слабая дисциплина и невыдержанность делали то, что при малейшей неудаче или даже при одном случае эти отряды бросались в эшелоны и сплошной эшелонной «кишкой» удирали иногда по несколько сот верст (например, от Сызрани до Пензы). Были такие части (особенно некоторые бронепоезда и бронеотряды), которые нашему командованию приходилось бояться чуть ли не так же, как и противника» (Кантор, Ю. Война и мир Михаила Тухачевского. Москва, 2005. С. 116–117).

Командование разных уровней как могло боролось с этой таборной жизнью. Например, 22 июня 1918 года Высший военный совет Республики разослал по войскам телеграмму за подписью Председателя Н. Д. Бонч-Бруевича. В ней Вышвосовет категорически требовал немедленно покончить «с этим уродливым явлением», выселив всех без исключения «кочевников» из вагонов.

А освободившийся подвижной состав использовать только «для разъезда и переброски частей», пристально следя за тем, чтобы вагоны по прибытии воинских частей в пункты назначения без замедления освобождались. Обо всех случаях отказа покинуть обжитые теплушки, требовалось докладывать в Центр для принятия соответствующих мер (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 4).

Кроме всего прочего, многочисленные «эшелонные кишки» загромождали собой пути, мешая подвозу подкреплений и разного рода снабжению войск на поле сражения, – отмечал в своём приказе № 147 от 24 июня и Главком М. А. Муравьёв. «Война по железной дороге должна быть окочена», – требовал он, поскольку такой способ ведения боевых действий «развращает войска, заставляет их облениваться и делаться неспособными переносить большую походную обстановку». Приказ предписывал высадить все войска из поездов в тех пунктах, откуда намечались их боевые действия. Составы же – передать в глубокий тыл, в распоряжение Комиссариата путей сообщения. Приказ разрешал иметь на линии железной дороги поезда только трёх видов: Штабов армии, блиндированные и снабжения. В случае неповиновения к виновным должны были применяться самые строгие и решительные меры.

И, «как правило, установить раз и навсегда следующее: если бы какая часть самовольно уходит с фронта, то для этой части запретить подавать паровозы. Бригаде не останавливаться перед разбором путей, стрелок и т. п., о чем уведомить железнодорожную администрацию» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 9), – приказывал главком.

По сути, против отступавших частей Красной Армии её командование предлагало применять почти те же «меры сдерживания», которые совсем недавно Наркомпуть требовал использовать против наступавших чехословаков.

Один такой эшелон вечером 29 июня прибыл на станцию Симбирск-II. В нём ехал снявшийся с Мелекесского фронта отряд черноморских матросов численностью в 92 штыка. Комендант города Звирбуль получил команду его разоружить. Для этого в его распоряжении были 30 курсантов школы красных инструкторов с пулемётом, 15 латышских стрелков тоже с пулемётом и 20 бойцов коммунистического отряда. Матросский эшелон был окружён, и начались переговоры, в результате которых черноморцы, по их словам, следовавшие домой, сдали оружие и под конвоем были оправлены в губернскую тюрьму. Правда, пробыли они там недолго (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 157, 159–160).

Глава 11. Первая Революционная

А войска продолжали стягиваться в Симбирск. 28 июня в состав группы был включён 4-й сводный Казанский отряд под командой т. Кенике (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 9). 8 июля на станцию Симбирск-I тоже из Казани прибыл 1-й Курский бронедивизион, состоявший из 12-ти боевых машин различных марок: «Остин», «Лаечестер», «Пирсару», «Дионбутон» и других. Шесть из них были вооружены 75-мм орудиями, остальные – пулемётами. Кроме броневиков, дивизионный автопарк имел несколько обслуживающих автомобилей и два легковых.

Численность личного состава, включая шофёров и пулемётчиков, насчитывала до 50 человек. Кроме того, дивизиону был придан отряд пехоты в 200 бойцов, среди которых оказалось много китайцев. Командовал подразделением бывший поручик, сын генерала царской армии Н. Н. Беретти. После выгрузки в Симбирске он заявил, что вверенная ему часть находится в личном подчинении командующего фронтом Муравьёва и будет ждать его дальнейших распоряжений (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 139, 141).

Во второй половине июня в Симбирск прибыл бронепоезд. Отремонтированный в конце мая 1918 года в Коломне после боёв на Украине, он был направлен на Восточный фронт (1918 год на родине Ленина. С. 209). Серые борта этой крепости на колёсах украшала размашистая надпись «Свобода или смерть». Командовал ею А. В. Полупанов (Очерки истории Ульяновской организации КПСС. Саратов, С. 496).

Фактически поездов было два – основной, вооружённый четырьмя орудиями, и вспомогательный. Последний состоял из железнодорожной «полуброни», представлявшей собой вагон с двойными стенами, пространство между которыми было засыпано песком. Вооружалась «полуброня» четырьмя пулемётами и одним трехдюймовым орудием. Кроме того, к составу цеплялись две открытые платформы, загруженные разными материалами, рельсами, шпалами, стрелками и пр. Вспомогательным бронепоездом командовал Иван Бодлеско (1918 год на родине Ленина. Куйбышев, 1936. С. 216). Всё вместе это представляло уже значительную боевую силу. А чтобы она не оказалась слепой, ей требовались «глаза и уши». Поэтому в конце июня в структуре Главного управления военной контрразведки Восточного фронта были созданы его Симбирское и Самарское отделения. Всем командирам частей Симбирской группы предписывалось оказывать полное содействие агентам разведки, снабжённым соответствующими документами. Виновным в неисполнении привычно грозили военно-полевым судом (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 9).

Наряду с Симбирском, другим «центром силы» в те дни должна была стать Инза. Туда 27 июня 1918 года прибыл М. Н. Тухачевский – командующий Первой революционной армией, которая к тому моменту существовала лишь на бумаге и которую ещё только предстояло создать. Армия должна была объединить под единым командованием все части и отряды, действовавшие в районе Иза–Сызрань–Симбирск–Самара (Кантор, Ю. Война и мир Михаила Тухачевского. С. 116,117), и разбросанные по огромному пространству: за Бугульмой, южнее Сенгилея, у Сызрани. Причём на каждом из этих направлений были свои «группы», «фронты», «сводные отряды», неизвестно кому подчинённые…( 1918 год на родине Ленина. С. 12, 13). Вошла в состав новой армии и Симбирская группа войск.

Одним из первых шагов по комплектованию нового соединения командным составом стал опубликованный 2 июля за подписями Тухачевского и Варейкиса приказ о привлечении в Красную Армию бывшего офицерства (1918 год на родине Ленина. С. 54).

На следующий день вышел приказ Командарма за № 8, вводивший строгий порядок обращения красноармейцев к своим непосредственным командирам только в порядке подчинённости. Таким образом, новый командующий пытался освободить высших начальников от бесчисленных заявлений, рапортов, запросов и прочих бумаг, сыпавшихся на них со всех сторон от кого угодно и по любому поводу. В результате вместо «руководства делами» они «прилагают много сил и времени, разбирая эти мелочи».

Результат – анархия и неразбериха (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 1). В том же ряду стоит и приказ по войскам Симбирской группы от 6 июля о преобразовании работы её штаба и установлении в нём правильного делопроизводства (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 1).

8 июля был назначен комендант Мелекесса, которым стал «гражданин Михаил Панкратьевич Максяков». А заведующему транспортом т. Шеленшкевичу предлагалось временно прекратить всякое пароходное движение по Волге ввиду недостатка нефти и возобновить его при первой к тому возможности (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 1).

Все эти, а также многие другие, на первый взгляд, незначительные, не громкие и далеко не радикальные меры, предпринимавшиеся Командармом, привели в итоге к тому, что спустя всего полтора–два месяца Первая революционная армия превратилась в мощное и боеспособное соединение, сумевшее не только освободить Симбирск, но отбросить, казалось бы непобедимых до этого чехословаков и их белогвардейских союзников от Волги далеко на Восток.

Ну, а пока пушки только готовились «заговорить», не молчали и музы: в Симбирске в Гончаровском доме (ныне здание краеведческого музея) открылся клуб рабочих, крестьян и Красной Армии. Видимо, на фоне всё ещё не радостных военных новостей это событие было настолько важным, что о нём сообщила даже центральная «Правда» в номере за 5 июля (Правда. 1918. № 138, 7 июля).

А на следующий день грянул мятеж. Правда, пока не в Симбирске, а в Москве. Его подняли левые эсеры, пытавшиеся сорвать таким образом Брестский мир с немцами. Неслучайно сигналом к выступлению послужило убийство германского посла графа Мирбаха, совершённое эсером, сотрудником ВЧК Яковом Блюмкиным (Бонч-Бруевич, М. Д. Вся власть советам. С. 295, 296). В столице мятеж подавили уже на следующий день, 7 июля (Жукова, Л. В., Кацва, Л. А. История России в датах. С.157), и вряд ли кто-то тогда ожидал, что вскоре он перекинется на берега Волги.

А здесь, по получении из Москвы сведений о восстании левых эсеров, было созвано заседание президиума Симбирского губисполкома с участием лидеров местной левоэсеровской организации, которых сначала даже предполагалось арестовать. Для этого по поручению Варейкиса из наиболее проверенных членов партии и бывших военнопленных интернационалистов был подготовлен хорошо вооружённый отряд в 30–40 человек. Его укрыли в глубине большого двора Кадетского корпуса, чтобы он до поры до времени не бросался никому в глаза. Однако в ходе заседания обе партийные группы нашли общий язык, надобность в аресте отпала и к утру отряд распустили (1918 год на родине Ленина. С. 172). Как оказалось, напрасно.